I can’t take you to heaven,
I can’t save your soul
Воды не расходятся, когда такие, как Рассел, ступают в них. Люди не переходят на другую сторону улицы, небо не кровоточит дождём. Земля не разверзается у них под ногами, когда они ступают по ней. И это решительно ни чем не отличает их от простых людей вроде офисных клерков или биржевых маклеров.
Люди вроде Холла носят свой ад в себе. Глубоко внутри, под воротом белоснежной рубашки, выстиранной в прачечной за углом, под кожей, рёбрами и лёгкими, где-то в кровотоке. Это что-то неуловимое, но ужасное. Так выглядят худшие из страданий. И это вовсе не наркотики или алкоголь, это гниющее нутро, гниющее неощутимо и потому неотвратимо. Это то, чего нельзя коснуться или увидеть, но это то, что всегда есть.
И Расс давно устал с этим бороться. В конце концов, именно это делало его лучшим. Только так он мог спуститься во тьму и не утонуть в ней. Потому что сам был чернее всего того мрака, в котором блуждал, лишь изредка позволяя себе забыться.
Внеочередное дело было закрыто. Все ублюдки заняли свои места в камерах, начальство было довольно. Кэйт отправилась домой, а Холл по традиции в бар. Рабочие мозги ему были больше ни к чему. И он поспешил забыться. Немного виски, много лсд и сны становятся такими цветными и яркими, кислотными и спокойными. Сладкое забытьё, исполненное мягко агонизирующих на той стороне зрачков кошмаров. То, чего он так искал и жаждал.
Сознание отключается на долгие часы. Всё размывается и память услужливо сохраняет только обрывки. Он не знает ни куда пришёл, ни как это вышло, когда открывает глаза. Простыни чистые и он чувствует приятную усталость, Расс ощущает себя отдохнувшим. До ломки есть ещё несколько часов и это приятная расслабленность в мышцах, разбивающая тянущую боль, убаюкивает.
Он откидывается на подушки и вновь погружается в сладкую похмельно-наркотическую дрёму. Когда он откроет глаза в следующий раз, горечь во рту будет жечь, голова ужасно болеть, придут судороги и сказка кончится, но это случится позже. А пока ему почти хорошо. В последнее время такое случается очень редко и он умеет это ценить, плевать, что постель чужая. Плевать даже чья она. Узенькие джинсы он стягивая посреди ночи или свежую рубашку с запахом дорогого одеколона — не имеет значения. Главное, что это позволило позабыться.
Его будит запах тостов и худенькая блондинка. Расс чувствует себя разбитым и раздражённым. От запаха тошнит, а голос у девицы визгливый. Идиллической картинки не получается. Он скатывается с постели и просит её заткнуться. На негнущихся ногах собирает свои шмотки по полу и плетётся в душ, она шокирована и не возражает. Неужели, была так пьяна, что он показался ей чутким любовником? Это, конечно, вряд ли, дело скорее в лсд. Любит грубо? Мысли лениво вертятся в голове, точно медузы. И холодная вода немного проясняет рассудок. Холл берёт свои ощущения под контроль. Имя девицы так и не вспоминается.
Она скользит тихой тенью в душ и он благодарит наркотики за чудо, прижимая её грудью к стене. Теория подтверждается. Эта девчонка, внеочередной трах-на-один раз, ну или два, скулит как сучка, расставляя ноги шире. Он скалится ей в спину, вжимая её в стену. Она позволяет сорвать зло и он ей почти благодарен. По крайней мере, точно был бы, если бы знал, что такое благодарность. В её стонах он различает своё имя и с трудом подавляет смех.
— Надо же! Запомнила! — мелькает в голове, когда он до боли сжимает её грудь.
Так Расс понимает, что она ещё один глупенький мотылёк, готовый обжечься об его ревущее адское пламя. Она-то думает, что он серьёзно. Холл прикидывает, что её могли бы звать как-то сладко, как карамельку: Кэнди, Бэтти, Кэтти или что-то вроде. Но ему плевать и он даже не спрашивает.
Просто заканчивает, выключает воду и выходит из душа. Ненадолго ему становится чуть лучше, но эта вонь с кухни снова вызывает тошноту. И он уходит не попрощавшись. Ему ни к чему её телефон. Ему не нужна милая девочка, завтраки в постель и отношения. Хотя, надо признать, её-то как раз можно было бы трахнуть ещё раз другой, грудь у неё что надо, но это только добавит проблем, он от этого дерьма слишком устал. Женщины вечно всё усложняют.
Городской воздух немного успокаивает желудок. Его всё равно тошнит в переулке, но это явно похмелье и ломка, неизбежные последствия. И Рассел идёт туда, где сможет найти кого-то, кто поможет это прекратить. Лучший друг барыг всего Дублина — агент интерпола.
Очередной занюханный переулок, очередной пакетик с таблетками и совсем ничего нового. Он кивает, кивают ему. Вот и всё. А потом приходит облегчение, когда кругляшок таблетки ложится под язык. Как будто он ничего в жизни лучше не пробовал. И мир снова обретает очертания, приходит иллюзия хорошего настроения. Краски становятся ярче. Он вслушивается в разговоры и краем уха ловит новую городскую байку о мальчике, попавшем в рай.
Расс знает кто тот Санта, что так щедро раздаёт подарки, и кривит губы. Это его чёртов город и такого дерьма не должно происходить. Поэтому он переходит через улицу и медленно бредёт к бару. Если где-то и можно найти О'Мэлли, то, конечно, в его маленькой резиденции, среди алкогольной завесы и наркотического угара. Им сегодня явно есть о чём поговорить.
Когда он толкнул дверь, оказываясь внутри, на улице темнело. И Холл сразу же упёрся взглядом в виновника всех этих грёбанных городских слухов. Он без церемоний занял место напротив, по-хозяйски усаживаясь на стул и поднял на Дорана взгляд, глухо отзываясь: — Прибереги всю эту хуйню для своей мамочки, О'Мэлли. Меня интересует мальчишка, я не расшаркиваться пришёл.
А потом он махнул официантке, подзывая её к столику. И плотоядно её оглядывая заказал самый дорогой скотч, с уточнением «за счёт мистера, блять, святой альтруизм».

Отредактировано Russell Hall (24-07-2018 13:37:11)

say a prayer for the wounded heart within,
as I become the dark of you
Наркотическая дымка медленно расходится по телу, Расселу становится всё лучше. Бутылка скотча подкрепляет это состояние, хоть и самое лучшее в ней то, что за неё не надо платить. Пусть с этим разбирается этот недоделанный Санта. Ему вообще плевать кто за это заплатит и как. Холл просто наливает себе в бокал на два пальца и пьёт не морщась и не закусывая. Это походит на настоящий алкоголизм, но иначе весь этот бред он слушать просто уже не может. О'Мэлли его страшно утомляет своими заунывными речами и Рас просто надеется залить все эти потоки сознания тёмным янтарём, перекрывая горечью на языке.
В ушах начинает шуметь, а внутренности согревает безжалостно жгущее тепло, и он расслабляется. Наконец-то. Его глаза пусты и он спокойно выдерживает взгляд Дорана, потому что смотрит сквозь него. Ему в самом деле уже нет никакой разницы между эти наркоторговцем с замашками пастора, самим сатаной или Папой Римским. Они все слились и слиплись в неразличимую серую массу того, до чего ему нет никакого дела.
Поэтому он просто молчит, фыркая со смешком в самом начале. И ещё долго смотрит в пустоту, когда новоявленный проповедник оканчивает свою притчу о заблудших мальчиках. Потому что на самом деле Расселу и на этого сторчавшегося нарика плевать. Он знает, что это всегда билет в один конец, потому что сам когда-то сел в этот поезд и стремительно несётся к обрыву. Они все гниют одинаково, разве нет?
И дело не в том, что ещё одна жалкая душонка свалилась за край, чтобы стать сытным обедом для демонов. Совсем не в этом. Рассел ведь не монашка, в конце-то концов. И не морали сюда читать пришёл. Его в этой жизни мало что волнует в последние годы. В основном, это работа. И вот о ней как раз речь и пойдёт.
Он наливает ещё, немного меньше, чем в прошлый раз. Салютует О'Мэлли бокалом через стол, скалится в бесчеловечной ухмылке и негромко произносит, опрокидывая бокал в себя: — За пастора для гниющих!
Когда тот пустеет, Холл щурится, будто пытается сфокусироваться на реальности, отделяя её от глупых видений, и переводит взгляд с Дорана на пространство вокруг, скосившись на пьяного кретина, устроившего сумятицу. Вокруг суетится персонал, на женщине лица нет — о Боже, какая трагедия! Но Расса и это не волнует. Он облизывает губы и снова возвращается взглядом к Дорану, очень медленно, заторможенно. Наркотическое опьянение трудно скрыть, да он и не пытается.
— Всё сказал, святой отец? — издёвка в голосе слышна очень хорошо, Холл подпускает яду и цедит слова так, словно пытается ими ударить. Синтетическое дерьмо кого угодно сделает агрессивнее, особенно, если жрать его как конфетки. — А теперь послушай другую сказку, О'Мэлли. Хорошо послушай, внимательно.
На несколько секунд в голосе Рассела проступает обузданная ярость и он будто бы просыпается, но этого хватает ненадолго. Он почти сразу же принимает всё тот же расслабленный безразличный вид, точно выключившийся андроид. И ещё какое-то время молчит, будто совсем потерял нить разговора, растворяясь в мире собственных галлюцинаций.
Но выныривает оттуда и будто не замечает прошедшего времени, продолжает свою мысль: — Кучка простых честных людей находит труп за трупом. Санта оставляет им всё больше и больше подарков. Рождество приходит в июле. Они жрут дерьмо, чтобы найти этого сукина сына. И у них ни хуя не выходит. Все в городе знают кто он и где его найти, но никто не говорит. А на подозрениях дело не построишь. И на «рожа у него хуёвая» тоже. И кто-то же крышует эту сволочь. А этот мудак всё не понимает, что однажды интерпол обратит на его хомячков своё внимание и тогда из него вытрясут всё дерьмо. Это тебе ясно, Доран?
У Рассела очень нехорошая улыбка. Губы кривятся, но как будто вне зависимости от его собственного желания. Скулы сводит судорога и это выражение приклеивается намертво. Он тянется к карману и достаёт оттуда пакетик, заполненный таблетками, совершенно не скрываясь. Вытаскивает оттуда ещё одну и глотает, запивая скотчем. Когда-нибудь это сочетание его убьёт, но ему всё равно.
— Вот о чём тебе следует подумать. Пока за тобой бегают крысы, кот может их остановить, но если тобой заинтересуется он... Какого хуя ты тогда собираешься делать?
Вопрос вполне резонный, только он не ждёт ответа. Просто даёт пищу для размышлений. Не самую приятную пускай, но всё-таки. Как ни крути, а всё крысы пищат, если им прищемить хвост. И Доран О'Мэлли отнюдь не исключение. А сейчас он делает всё, чтобы именно это и произошло. Рассел же не из тех, кто будет его защищать. Ему нет никакого особенного резона это делать. Скорее даже наоборот. Это ведь не последний наркоторговец в Дублине. Купить свои лекарства от реальности он может и в любой вдруг подворотне.
— И знаешь, что самое смешное? Ты не можешь меня убрать. Куча народа видела нас вместе. А мои землеройки перепашут весь асфальт своими носами в этом занюханном городишке, если умрёт агент интерпола. Поэтому я допью свой скотч, мы мило поговорим и я отсюда уйду. Обдолбанный и пьяный. И ты ни хера не сможешь с этим поделать. Тебе придётся меня отпустить, — Холл гортанно и низко смеётся. И это очень недобрый смех.
— Я пойду в свою комнатушку и забудусь там в угаре. Но у меня есть твоё имя. И в моих интересах назвать его нужным людям. Меня даже по головке погладят, назовут умницей. Подумай дважды, отче, прежде чем оставлять свои подарочки в моём городе. И держи руки при себе. Если я подохну при таких же мутных обстоятельствах, как пойло в этом гадюшнике, ты будешь первым, кого возьмут за яйца.
Расс выглядит абсолютно спокойным. Наркота делает пуленепробиваемым даже неврастеника. Блефует он или нет, на его лице это никак не отражается. Спасибо кислоте за замогильное спокойствие. Впрочем, его выдержке и в иное время многие могли бы позавидовать, а теперь ему и вовсе терять было нечего, так есть ли разница? Он получил свободу. Таковы правила игры, когда у тебя билет только в одну сторону.