«Дорогой дневник.
Я просто хотела покоя. Нормальное желание, разве нет? С самого начала я хотела, чтобы меня никто не трогал. И пришёл Он – учитель старшей школы, учитель литературы.
Харизматичный, цельный, такой красивый. Старше меня на тридцать лет. Но разве это препятствие? Для любви препятствий нет.
Мне просто хотелось получить немного тепла, я заслужила это. Я хотела, чтобы на меня посмотрели без отвращения. Чтобы со мной поговорили, а не отмахнулись, потому что так проще…»
Ви понимает, что у неё затекла спина – ещё бы, сидеть, скрючившись, в парке в пять двадцать один утра! Писать в дневник о том, что произошло, не хочется, но выносить это на суд общественности – тем более. Боль иногда не требует обнародования, иногда это просто боль, её нужно пережить. И даже если это произойдёт, и Вайнона сможет простить мать, будет ли это ещё иметь какой-нибудь смысл?
Хьюстон, ты – проблема, не отрицай. Хочется вырезать на лопатках крылья и умыться кровью, чтобы как-то оправдать жалость к самой себе.
Дура.
«Дорогой дневник.
Мне придётся идти к отцу. В конце концов, его очередь воспитывать меня. Ха-ха. Во мне – только ненависть, ничего больше не осталось.
И мне страшно быть такой пустой.
Говорят, в таком возрасте принято страдать без повода. Но у меня повод есть: моя жизнь – дерьмо. У меня мать, которая меня ненавидит (и это взаимно), отец, которого я не знаю, моя жизнь в целом меня не радует. Я ничего не хочу и никого не люблю… даже его, наверное.
Потому что мне просто нужно было спасение, но и его мне отказались дать».
Дом, где живёт её папаша, выглядит… сомнительно, и Ви остро захотелось вернуться домой, в свою комнату, к которой она так привыкла. Но там ничего её не было, и это останавливало Хьюстон от позорного бегства. Она хотела позвонить отцу, но решила, что лучше устроить сюрприз, это будет лучшим вариантом.
Иначе он может сбежать, спрятаться, скрыться. И ищи его потом с собаками. А Вайноне идти некуда – и не на что, если честно. У неё были кое-какие сбережения, но на нервах она оставила их дома.
Ничего, пригодятся мамаше, на гондоны в компании мистера Икс. Ненависть снова нахлынула на Ви, и она глубоко вздохнула, стараясь справиться с чувством, доводящим её до изнеможения.
«Дорогой дневник.
Я позвонила в дверь, но мне никто не ответил. Может быть, его нет дома. А может быть, он умер и лежит там, никому толком ненужный. Я не знаю. Но было бы грустно, если бы он умер до того, как я посмотрела ему в лицо. Глупо спрашивать, почему ему не было дела до меня, если мне самой на себя наплевать. Я не ценю себя, я не ценю мир вокруг меня. Я хочу сбежать, но мне некуда».
У её отца – пьяная неприятная рожа. Он выглядит ужасно, и Вайнона думает, что самое время сбежать, пока не пришлось говорить.
Её мать – рыжая бестия, красивая и шальная; её отец – пьяное вонючее быдло – тут не нужно даже гадать. Ви смотрит на него, и руки у неё дрожат.
Блять. Блять. Блять!
- Привет, – улыбка выходит скованной и неприятной, но в этом винить Ви нельзя. - Меня зовут Вэй, Вэй Хьюстон. Я твоя дочь.
И, может, не стоит верить книгам и глупым фильмам?
Кровь не значит ровным счётом ничего, и можно было бы убежать, теряя тапочки. Но Вайнона стоит ровно – в руках рюкзак, тушь потекла, делая из него потешного клоуна.
Не зря мама говорила, что в голове у неё что угодно, но не мозги. Были бы мозги, съебалась бы в туман прямо в эту секунду.
- Я дочь Констанс Хьюстон, рыжей такой, – добавляет она, сомневаясь, что эта пьянь сможет вспомнить, о ком она говорит, но вдруг.
